Владимир Сидиропулос, афинский писатель*
Фрагмент 5-й главы неизданной повести «БЕЛАЯ БЕСЕДКА».
… В особняке, в центре Москвы, Лаврентий Берия в домашнем халате с кистями, развалившись, после ужина, в напоминающем трон кресле наблюдал за Ингиборгой. Молоденькая балерина стояла у радиолы с горящей зеленым глазом лампочкой и, с отрешенным выражением на лице, перебирала разноцветные конверты с пластинками.
– Знаешь, а твоего ленинградского ухажера арестовали. Оказывается, он – активный член подпольной молодежной организации с развитой в городе сетью. Идеологическими диверсиями занимались.
Из рук Ин выскользнули конверты с пластинками. Меняясь в лице, она опустилась на стоящий у стены стул.
И хотя ему и не понравилось, что она даже не попыталась скрыть своих чувств, Берия, видя страдание девушки, внутренне торжествовал.
– Выключай радиолу, пошли спать,- громко сказал он.
Ин, вдруг, вызывающе дерзко посмотрев на Берию. Встала и повернула до упора ручку звука на радиоле. Берия усмехнулся. В ожидании, что будет дальше, закинул ногу на ногу. Покачавшись, с ноги на ковер упал домашний тапочек.
Сбрасывая на ходу лакированные туфли, Ин босиком пошла по вощеному паркету. Остановилась. Подняв над головой тонкие руки с оттопыренными мизинцами, встала, по балетному. Чуть приподняв подбородок и задрав к самому лицу ногу, стрелой вытянула узкую ступню. Мгновение – длинный прыжок, еще один, и еще… руки, словно крылья, раскинуты. Похожая, на птицу пытающуюся вырваться на простор, Ингиборга, едва касаясь паркета, словно летала по залу. Через минуту остановилась и, приподнимаясь на кончиках пальцев, завращалась в фуэте.
– … 9, 10, 11, 12, … 15, 16, 17, – шевеля губами, считал количество оборотов, восхищенный хозяин особняка, чувствуя, как животная похоть судорогой сводит тело.
Ингиборга танцевала фрагмент сольной партии из балета «Лебединое озеро» словно в исступлении, едва сдерживая рыдания…
Когда, учащенно дыша, опустилась на паркет, сложив крестом руки на одном колене, и, согнув торс, замерла, Берия неспешно несколько раз хлопнул в ладоши.
– Браво! – и серьезным тоном добавил: – Выключай музыку, завтра у меня дел много.
***
Новость об аресте любимого, напрочь прогнала сон, Ингиборга лежала на краю большой кровати с открытыми глазами.
– Аааггуу!!!- раздалось среди ночи.
Жуткий, словно гул из-под земли звук, походивший на вой и стон раненого зверя одновременно.
От ужаса у девушки застыла кровь в жилах. Ин зажмурилась и, поджав к животу ноги, сильно обхватила колени.
В эту же время в пристройке особняка, молодой офицер охраны, вскочив с табурета, рефлекторно схватился за кобуру с наганом.
– Спокойно, – сказал его напарник.- Такое бывает. Кошмары ему по ночам снятся.
Лейтенант, глянул на часы и, передернув плечами, неуверенно предложил: – Может, все-таки, посмотрим?
– Нечего там смотреть. К тому же не один он, баба у него. Понятно?!
При свете ночника, свесив с кровати волосатые ноги, Берия немигающим взглядом смотрел перед собой.
– Опять ты! Ненавижу тебя! Что тебе от меня надо?! – бурчал он на родном мегрельском, потирая пухлой ладонью покрытую испаренной плешь.
Ему опять приснился сон, не дававший покоя последние месяцы.
День ясный, солнечный. Чистый, наполненный озоном воздух, каким он бывает только в горах, как бы добавлял яркости в краски, четче обрисовывает
очертания окружающего мира. Сверкают вершины гор, покрытые снежными папахами, изумрудными россыпями кажутся поросшие местами лесом каменистые склоны горного хребта.
Поселковая площадь родного села Мерхеули, украшенная флагами и транспарантами, полна народу. Играет духовой оркестр. Над крыльцом школы, в которой Лаврентий Берия некогда был посредственным учеником, парадный, во весь рост, его портрет украшенный цветами.
Он, в маршальском мундире, со всеми наградами, но почему-то в шляпе с опущенными палями и в пенсне на переносице, стоит на сколоченной из свежих досок высокой трибуне и произносит речь. В передних рядах много женщин с детьми разных возрастов, некоторые подростки в очках с линзами от близорукости, лицами похожими на него. Берия замечает в толпе сельчан какие-то странные пустоты, точнее человеческие силуэты. Он присматривается и узнает, в бесцветных очертаниях своих бывших односельчан-греков. Вон стоит его однокашник курчавый Ахиллес, рядом учитель математики и географии, – Христофор Сократович. Чуть дальше, высокая, стройная как кипарис его соседка, красавица Эллени, дочь бородатого пастуха Еврипида.
Он тоже здесь, огромный, сильный как бурый пещерный медведь, опираясь о тяжелый посох, смотрит на него. Взгляд из под густых бровей тяжелый, грозный. Из-за бурки пастуха, часто хлопая круглыми птичьими глазками, выглядывает маленький человек. Это известный в округе певец и музыкант по кличке Доксар (смычек). В руке у него кемендже (понтийская лира), с которой он никогда не расстается. Кузнец, мельник, агроном, бабушка Фросо … и еще десятки. Это их по распоряжению тов. Сталина, и при его Берии непосредственном участии, под конвоем солдат выслали в безжизненные степи Казахстана и далекие сибирские деревни. Формальным поводом для проведения акции послужил тот факт, что греки бежавшие с Понта от турецкого геноцида в 20-х годах, не меняли гражданства и хранили, вместе с иконами Божьей Матери Сумелы, паспорта Греческого королевства. «Политически неблагонадежные» так характеризовались беженцы с Понта, в списке других коренных народов Кавказа в послевоенном «Постановлении» о депортации…
Внезапно, по площади пробежала большая тень. Люди стали поворачиваться к Солнцу, прикрывая глаза ладонями. По небу к земле приближался всадник на белом коне и
развивающемся коротком плаще, в слепящих глаза золотых доспехах. Вокруг его красивой непокрытой головы вторым солнечным диском сиял нимб.
– О Агиос Георгиос! Сминда Гиорги (грузин.)! Святой Георгий!- на разных языках пронесся над толпой громкий шепот. Люди начали креститься, некоторые опустились на колени.
От поднявшего густую пыль порыва ветра, рухнул на землю парадный портрет украшенный цветами. Затрещали, перекосились доски трибуны. Берия едва успел спрыгнуть на землю…
И вот, запыхавшись, он бежит за околицу села, в сторону леса. Спотыкаясь, падает в журчащий ручей… затем, кубарем летит по склону, поросшему колючим кустарником. Очутившись на поляне с цветущем маком, Берия оборачивается.
Забрызганный грязью мундир на нем разорван, с клочков ткани свисают государственные награды. Обреченно смотрит он на быстро приближающегося всадника. Огромный конь, накрыв его своей тенью становится на дыбы, и святой поднимает копье. В момент, когда холодный наконечник, через перекошенный злобой рот, разрывая внутренности, проникает в тело, Берия с воем просыпается…
Сон был настолько явным, что после него потом дня три болело горло и было трудно глотать. Он даже обращался к кремлевскому ларингологу. Но еврей-профессор ничего кроме покраснения не находил…
Выпив прямо из бутылки зашипевший «Боржоми», Берия посмотрел на лежащую к нему спиной Ингиборгу. Его безумный в этот момент взгляд скользнул по изогнутой линии талии и бедер девушки.
– Знаю, что не спишь. Чего претворяешься? – громко сказал он.
Ин затаила дыхание…
*Владимир Сидиропулос, Афины (Таврос)
